- И вот ты снова здесь.
- И вот я снова здесь, - эхом отозвалась серокрылая, даже не поднимая головы.
Она знала, что долго ждать не придется. Все дороги ведут к обрыву. А бездорожье - и подавно. Она просто пришла чуть-чуть раньше.
Надо было лишь на миг остановиться, чтобы тяжелая поступь за спиной, едва различимая в тишине тумана, стала громче, чем стук собственного сердца.
- Теперь ты знаешь, зачем сюда приходят.
- Теперь знаю, - она снова кивнула, подавив в себе порыв обернуться. Так было почти не страшно. Так можно было представить, будто за спиной не возвышается, чернильным пятном выступая из тумана, безобразная фигура с жадно раззявленным клювом.
- Теперь я знаю, - повторила она, погружая босую ногу в клубящиеся волны ледяного тумана, поднимающегося над обрывом. Даже отсюда, с самого края, не было видно ни дна, ни противоположного берега. - Сюда приходят, чтобы было не страшно умирать. Надеются, что будет не больно.
- И ты - надеешься?
- Я как все, - она пожала плечами, погружая в туман и вторую ногу. Поболтала, будто в речной водичке на причале. Холодно.
- Подтолкнуть? - цепкие маленькие ручки легли на плечи, взъерошили волосы на затылке, заскребли по крыльям, готовые наградить поощрительным толчком в спину.
- Я сама, - девушка брезгливо дернула плечом, пытаясь стряхнуть когтистые пальцы, и упрямо повторила, - я сама.
Холод, идущий от тумана, пробирает до костей, словно это и не туман вовсе, а ледяная вода в проруби.
Далеко ли до дна? Сколько у нее будет времени на бессмысленные и уже бесполезные сожаления?
- Еще минуту, - попросила она севшим голосом, чувствуя, как черные коготки царапают одежду, словно пытаясь влезть не под ткань - под кожу. - Всего одну минуту.
- И вот я снова здесь, - эхом отозвалась серокрылая, даже не поднимая головы.
Она знала, что долго ждать не придется. Все дороги ведут к обрыву. А бездорожье - и подавно. Она просто пришла чуть-чуть раньше.
Надо было лишь на миг остановиться, чтобы тяжелая поступь за спиной, едва различимая в тишине тумана, стала громче, чем стук собственного сердца.
- Теперь ты знаешь, зачем сюда приходят.
- Теперь знаю, - она снова кивнула, подавив в себе порыв обернуться. Так было почти не страшно. Так можно было представить, будто за спиной не возвышается, чернильным пятном выступая из тумана, безобразная фигура с жадно раззявленным клювом.
- Теперь я знаю, - повторила она, погружая босую ногу в клубящиеся волны ледяного тумана, поднимающегося над обрывом. Даже отсюда, с самого края, не было видно ни дна, ни противоположного берега. - Сюда приходят, чтобы было не страшно умирать. Надеются, что будет не больно.
- И ты - надеешься?
- Я как все, - она пожала плечами, погружая в туман и вторую ногу. Поболтала, будто в речной водичке на причале. Холодно.
- Подтолкнуть? - цепкие маленькие ручки легли на плечи, взъерошили волосы на затылке, заскребли по крыльям, готовые наградить поощрительным толчком в спину.
- Я сама, - девушка брезгливо дернула плечом, пытаясь стряхнуть когтистые пальцы, и упрямо повторила, - я сама.
Холод, идущий от тумана, пробирает до костей, словно это и не туман вовсе, а ледяная вода в проруби.
Далеко ли до дна? Сколько у нее будет времени на бессмысленные и уже бесполезные сожаления?
- Еще минуту, - попросила она севшим голосом, чувствуя, как черные коготки царапают одежду, словно пытаясь влезть не под ткань - под кожу. - Всего одну минуту.