От открытого окна веяло холодом. Должно быть, уже успело стемнеть.
Льюис легонько постучал пальцем по стеклышку наручных часов, но не стал нажимать кнопку, которая сообщила бы ему время. И без того он знал, что задержался на работе допоздна. Обычно в таком случае он и ночевать оставался в Академии, но сегодня там было слишком шумно. Молодежь готовилась к выпускному вечеру, и среди шума, репетиций, веселья и обсуждений грядущего застолья, Льюису было не по себе.
В доме было тихо и как-то по-особенному пусто. Демрон не стал зажигать свет, сделал несколько неуверенных шагов в центр гостиной. Надо же, он и не сознавал даже, как редко в последнее время добирался до собственной квартиры. Кажется, он совершенно успел забыть, что где находится. Сделав еще пару шагов, Льюис наткнулся на какой-то пуфик, присел на него, не решаясь пока исследовать комнату дальше. Наугад протянув руку, он наткнулся на холодную полированную поверхность, отдернул руку, кривясь от вяжущего ощущения пыли на пальцах, и тут план комнаты всплыл в голове с предельной четкостью. Это же фортепиано. А коленом он нашел, по всей видимости, стоявшую возле инструмента банкетку. Осторожным, даже испуганным, движением, Льюис осторожнокоснулся покрытых пылью клавиш, стараясь их случайно не нажать. Крышка так и оставалась открытой все это время? Ну да, он же так и не подходил к инструменту с того дня...
В этой комнате была особенная акустика. Звуки дешевого фортепиано, отражаясь от стен, заполняли комнату уверенной волной, и, дрожа, таяли в воздухе, уступая новой волне. Льюису казалось, он может видеть их - плавные разводы, сменяющие друг друга разноцветные всполохи. Несмотря на то, что глаза мужчины отказывались видеть, эти образы оставались невероятно четкими и яркими, охватывая внутренний взор гиены во всем своем многоцветии.
Мелодия была пронзительно-щемящей, Льюис почти ощущал, как она перекатывается на языке твердым шариком, солоновато-горькой слезой. Почему ему хотелось плакать, почему из-под пальцев рвалась, расплескиваясь серебристыми брызгами, тоска? Мелодия оборвалась высокой, фальшивой нотой, когда мужчина сообразил, что в очередной раз забыл вдохнуть. И в этот моменть сидевшая на диване девушка подала голос:
- Отпусти меня.
Глупо было бы делать вид, что Льюис не понимает, о чем речь. И глупо было бы притворятья, что он этого не ожидал. Ему было что сказать, он повернулся было к девушке, и уже собирался ответить, когда случайно подцепил ее. Честное слово, это вышло случайно,он не хотел этого делать, и не хотел этого видеть - но он увидел себя. И замолчал, мысленно разглядывая себя со стороны. Беспомощный, искалеченный.
Ненужный.
Сбитая с толку его молчанием, девушка продолжала, все более и более напористо:
- Это невозможно, Льюис, это просто невозожно! Я столько терпела. Но я ведь тоже живая! Вся наша жизнь, наши планы, Льюис... все это - дым, иллюзия! Сколько еще вечеров я должна провести одна, ожидая, пока ты найдешь на меня время? Тебя ничего не интересует, кроме твоих психов!
- Они не психи, Марибет, - отозвался Демрон, завороженно наблюдая, как слова темными облачками вылетают изо рта девушки и клубятся по комнате сизой дымкой.
- Да, конечно! Ты уже это говорил, и будешь говорить, пока один из них тебя не убьет! Я думала, - голос девушки сорвался на всхлип, - Я надеялась, что... после того, что с тобой случилось, ты успокоишься. Что ты станешь осторожнее, будешь больше думать о нас... обо мне. Я осталась с тобой, когда тебя искалечило, Льюис, но знаешь что? Ты не пожелал оставаться со мной.
Жаль, что нельзя увидеть ее, думалось Льюису. Запомнить ее ненавидящей, запомнить ее злой, разбитой. Он вынужден будет помнить Марибет такой, как видел в последний раз. "Я ненадолго, буквально на полчаса, милая". Она хмурилась, но ее глаза сеялись, а углы губ слегка дрогнули, будто в улыбке. Сейчас она не улыбается, но он же не может знать наверняка. Он никогда не узнает, как она выглядела, когда перестала его любить.
- Закрой дверь, - Льюис сложил руки на коленях, не поднимая головы. - Когда будешь уходить, не забудь закрыть дверь.
Говорят, что у слепых обостряется слух. Демрон не мог этим похвастаться, и не был уверен, то ли старое поверье врет, то ли это оттого, что гиена так и не смог смириться с потерей зрения, не признавал себя слепым, хоть и знал, что никаких шансов на исцеление нет. Так что мужчина мог только предполагать по шорохам и скрипам, что марибет даже не особо озаботилась сбором вещей: деньги, документы, шуршание какой-то ткани (шарф?). Хлопнула входная дверь, и Льюис остался в одиночестве. Тонкий запах духов, пронзительной нотой повисший в воздухе, быстро угасал, дрожа от легкого ветерка, ворвавшегося в распахнутое окно.
Демрон сначала почувствовал алую вспышку, и лишь потом услышал пронзительную трель телефона. не шелохновшись, он дождался, когда на звонок отозвался автоответчик. Звонкий голос Марибет заполнил комнату, заставив Льюиса вздрогнуть. Как же так, она только что ушла, а ее голос все еще здесь. Может быть, она вернется? Она обязательно вернется, как только успокоится. Главное - достаточно терпеливо подождать.
"Приезжай, как сможешь, Демрон", - тем временем просил голос коллеги, оставляющей сообщение на автоответчике. - "Близнецы опять за свое, нам без тебя не справиться."
Если бы он сейчас сорвался на вызов, думал Льюис, то это ознчало бы, что Марибет права. Кто-то из них должен был сделать выбор, и сам Демрон за такое долгое время так и не решался этот вызов принять. Марибет оказалась смелее и сильнее.
Его любимая Марибет.
Его любимые психи.
Деврон встал и аккуратно затворил окно.
Очень осторожно Льюис нажал клавишу. Испуганная нота пронзила воздух и опала каплей, смолкнув в глухой тишине. а первой каплей последовала вторая, затем третья. Безмятежный перелив дождя, серебристая дробь, оставляющая соленый привкус на губах.
Какая же это горькая свобода - когда никто не ждет тебя в пустом доме.
I'm a blind man, I'm a blind man and my world is pale.
When a blind man cries, Lord, you know there ain't no sadder tale.
Льюис легонько постучал пальцем по стеклышку наручных часов, но не стал нажимать кнопку, которая сообщила бы ему время. И без того он знал, что задержался на работе допоздна. Обычно в таком случае он и ночевать оставался в Академии, но сегодня там было слишком шумно. Молодежь готовилась к выпускному вечеру, и среди шума, репетиций, веселья и обсуждений грядущего застолья, Льюису было не по себе.
В доме было тихо и как-то по-особенному пусто. Демрон не стал зажигать свет, сделал несколько неуверенных шагов в центр гостиной. Надо же, он и не сознавал даже, как редко в последнее время добирался до собственной квартиры. Кажется, он совершенно успел забыть, что где находится. Сделав еще пару шагов, Льюис наткнулся на какой-то пуфик, присел на него, не решаясь пока исследовать комнату дальше. Наугад протянув руку, он наткнулся на холодную полированную поверхность, отдернул руку, кривясь от вяжущего ощущения пыли на пальцах, и тут план комнаты всплыл в голове с предельной четкостью. Это же фортепиано. А коленом он нашел, по всей видимости, стоявшую возле инструмента банкетку. Осторожным, даже испуганным, движением, Льюис осторожнокоснулся покрытых пылью клавиш, стараясь их случайно не нажать. Крышка так и оставалась открытой все это время? Ну да, он же так и не подходил к инструменту с того дня...
В этой комнате была особенная акустика. Звуки дешевого фортепиано, отражаясь от стен, заполняли комнату уверенной волной, и, дрожа, таяли в воздухе, уступая новой волне. Льюису казалось, он может видеть их - плавные разводы, сменяющие друг друга разноцветные всполохи. Несмотря на то, что глаза мужчины отказывались видеть, эти образы оставались невероятно четкими и яркими, охватывая внутренний взор гиены во всем своем многоцветии.
Мелодия была пронзительно-щемящей, Льюис почти ощущал, как она перекатывается на языке твердым шариком, солоновато-горькой слезой. Почему ему хотелось плакать, почему из-под пальцев рвалась, расплескиваясь серебристыми брызгами, тоска? Мелодия оборвалась высокой, фальшивой нотой, когда мужчина сообразил, что в очередной раз забыл вдохнуть. И в этот моменть сидевшая на диване девушка подала голос:
- Отпусти меня.
Глупо было бы делать вид, что Льюис не понимает, о чем речь. И глупо было бы притворятья, что он этого не ожидал. Ему было что сказать, он повернулся было к девушке, и уже собирался ответить, когда случайно подцепил ее. Честное слово, это вышло случайно,он не хотел этого делать, и не хотел этого видеть - но он увидел себя. И замолчал, мысленно разглядывая себя со стороны. Беспомощный, искалеченный.
Ненужный.
Сбитая с толку его молчанием, девушка продолжала, все более и более напористо:
- Это невозможно, Льюис, это просто невозожно! Я столько терпела. Но я ведь тоже живая! Вся наша жизнь, наши планы, Льюис... все это - дым, иллюзия! Сколько еще вечеров я должна провести одна, ожидая, пока ты найдешь на меня время? Тебя ничего не интересует, кроме твоих психов!
- Они не психи, Марибет, - отозвался Демрон, завороженно наблюдая, как слова темными облачками вылетают изо рта девушки и клубятся по комнате сизой дымкой.
- Да, конечно! Ты уже это говорил, и будешь говорить, пока один из них тебя не убьет! Я думала, - голос девушки сорвался на всхлип, - Я надеялась, что... после того, что с тобой случилось, ты успокоишься. Что ты станешь осторожнее, будешь больше думать о нас... обо мне. Я осталась с тобой, когда тебя искалечило, Льюис, но знаешь что? Ты не пожелал оставаться со мной.
Жаль, что нельзя увидеть ее, думалось Льюису. Запомнить ее ненавидящей, запомнить ее злой, разбитой. Он вынужден будет помнить Марибет такой, как видел в последний раз. "Я ненадолго, буквально на полчаса, милая". Она хмурилась, но ее глаза сеялись, а углы губ слегка дрогнули, будто в улыбке. Сейчас она не улыбается, но он же не может знать наверняка. Он никогда не узнает, как она выглядела, когда перестала его любить.
- Закрой дверь, - Льюис сложил руки на коленях, не поднимая головы. - Когда будешь уходить, не забудь закрыть дверь.
Говорят, что у слепых обостряется слух. Демрон не мог этим похвастаться, и не был уверен, то ли старое поверье врет, то ли это оттого, что гиена так и не смог смириться с потерей зрения, не признавал себя слепым, хоть и знал, что никаких шансов на исцеление нет. Так что мужчина мог только предполагать по шорохам и скрипам, что марибет даже не особо озаботилась сбором вещей: деньги, документы, шуршание какой-то ткани (шарф?). Хлопнула входная дверь, и Льюис остался в одиночестве. Тонкий запах духов, пронзительной нотой повисший в воздухе, быстро угасал, дрожа от легкого ветерка, ворвавшегося в распахнутое окно.
Демрон сначала почувствовал алую вспышку, и лишь потом услышал пронзительную трель телефона. не шелохновшись, он дождался, когда на звонок отозвался автоответчик. Звонкий голос Марибет заполнил комнату, заставив Льюиса вздрогнуть. Как же так, она только что ушла, а ее голос все еще здесь. Может быть, она вернется? Она обязательно вернется, как только успокоится. Главное - достаточно терпеливо подождать.
"Приезжай, как сможешь, Демрон", - тем временем просил голос коллеги, оставляющей сообщение на автоответчике. - "Близнецы опять за свое, нам без тебя не справиться."
Если бы он сейчас сорвался на вызов, думал Льюис, то это ознчало бы, что Марибет права. Кто-то из них должен был сделать выбор, и сам Демрон за такое долгое время так и не решался этот вызов принять. Марибет оказалась смелее и сильнее.
Его любимая Марибет.
Его любимые психи.
Деврон встал и аккуратно затворил окно.
Очень осторожно Льюис нажал клавишу. Испуганная нота пронзила воздух и опала каплей, смолкнув в глухой тишине. а первой каплей последовала вторая, затем третья. Безмятежный перелив дождя, серебристая дробь, оставляющая соленый привкус на губах.
Какая же это горькая свобода - когда никто не ждет тебя в пустом доме.
I'm a blind man, I'm a blind man and my world is pale.
When a blind man cries, Lord, you know there ain't no sadder tale.