Тени ночных облаков скользили по небу, порой наползая на медовую ковригу луны - но ее сияние, казалось, пробивалось даже сквозь эту пелену.
Нехорошее, зловещее сияние.
Полнолуние - тревожное время для всех детей ночи. А для тех, в чьих жилах течет, тесно переплетаясь с древним проклятьем, лунный свет - еще и опасное. Тьма, идущая по пятам, подгоняемая лунными лучами, словно звонким хлыстом, жадно набрасывается на тех, кто рискнул окунуться в сон, обволакивает, взывая к своему отражению - тьме, проросшей в глубине истрепанной жестокой магией души...
Ни один некромант не сможет рассказать этих снов. Но достаточно лишь раз увидеть лицо спящего, услышать полный боли стон, чтобы понять, что ему приходится встретиться во сне с самым темным и мерзким, что он видел в своей жизни. А некромант за свою жизнь успевает повидать немало мерзостей.
Стоит лишь ступить на дорогу, поросшую вереском - и спасения нет. Чем ты сильнее, тем чаще будешь просыпаться в лунную ночь от собственного крика.
В первые секунды трудно понять, проснулся ты - или еще нет, и нужно быть готовым к продолжению кошмара. Некромант ошалело, еще толком ничего не видя, огляделся и попытался было подняться, но мягкая рука осторожно толкнула его в грудь, укладывая обратно.
Хорь прикрыл глаза. Сон уже успел забыться, оставив лишь неясные образы - неразборчивые, но отвратительные, словно привкус крови во рту. В висках пульсировала тупая боль, сулившая при следующей попытке подняться сдавить голову невидимым обручем, окончательно лишив способности связно соображать.
Ласковые пальцы осторожно коснулись светлых волос, на лоб легла прохладная ладонь - и боль отступила, сменившись легким покалыванием, которое вполне можно было терпеть без особых неудобств. Ксавьер снова попытался осмотреться, только на этот раз взгляд рубиновых глаз был вполне осмысленным.
Опушка была залита лунным светом, в котором, казалось, была видна каждая травинка - но под раскидистым деревом, где некромант и его спутница пристроились на ночлег, царила густая тень. И черноволосая кошка, встревоженно глядящая на хоря, тоже казалась тенью. Только глаза, в сумраке отливавшие серебром, будто бы светились на бледном лице.
Окончательно придя в себя, некромант обнаружил, что ему так комфортно вовсе не из-за того, что свернутый плащ неожиданно приобрел неведомые доселе мягкость и теплоту, а потому что парень лежал, удобно пристроившись головой на коленях котьки. И черт его знает, как он здесь оказался - засыпал он определенно в стороне от Ариадны, специально подальше перебрался.
Ксавьер собирался было уже высказаться по этому поводу - но девушка поднесла палец к губам, призывая к молчанию. Осторожно погладила хоря по голове, мягко перебирая растрепанные светлые прядки. Немного неловкие пальцы девушки были холодными и неожиданно приятными, от ее прикосновений по телу разливалась приятная полудрема. Это не было колдовством - попытку заколдовать его некромант обязательно бы почуял, - но отчего-то не хотелось противиться мягкой сонливости, так непохожей на привычное беспокойное забытье, пронизанное колким лунным светом.
А потом она запела - тихо-тихо, не громче шепота, и голос Ариадны, обычно хриплый и надломанный, звучал удивительно напевно, словно шелест колосьев или шуршание потревоженных ветром листьев.
Подари мне забвенье, нашепчи мне лиловые сны,
Чтобы боль перестала медным обручем сдавливать грудь.
Только в это мгновенье в мире люди и боги равны,
Так накрой одеялом из алых цветов,
Помоги мне уснуть...
Она еще не допела до последней строчки, когда Ксавьер снова заснул. На этот раз - без сновидений.
Дрема снова прикрыла лицо шарфом, зябко подобрала хвост, стараясь одновременно и пристроиться поудобнее, и не потревожить мирно спящего у нее на коленях некроманта. Хорошо, что наутро он не вспомнит, как просыпался в ночном бреду, что-то шепча, кого-то пытаясь позвать. Хорошо, что он не вспомнит, как девушка перебралась к нему, чтобы прикоснуться и успокоить, прогнав тревожные сны. Хорошо, что он не узнает, что осталось от некогда желанной мечты, которая погибла в сердце наивной девочки, так и не успев прорасти.
Может быть, оно и к лучшему? Пусть она никогда не сможет, как брат, очаровывать восторженную толпу своим волшебным голосом. Пусть магия ее пения настолько тихая, что ее может услышать только кто-то один, в мгновение, когда на секунду задержит дыхание, когда лунная ночь заглушит все остальные звуки.
Ее голоса вполне хватит, чтобы спеть колыбельную.
Нехорошее, зловещее сияние.
Полнолуние - тревожное время для всех детей ночи. А для тех, в чьих жилах течет, тесно переплетаясь с древним проклятьем, лунный свет - еще и опасное. Тьма, идущая по пятам, подгоняемая лунными лучами, словно звонким хлыстом, жадно набрасывается на тех, кто рискнул окунуться в сон, обволакивает, взывая к своему отражению - тьме, проросшей в глубине истрепанной жестокой магией души...
Ни один некромант не сможет рассказать этих снов. Но достаточно лишь раз увидеть лицо спящего, услышать полный боли стон, чтобы понять, что ему приходится встретиться во сне с самым темным и мерзким, что он видел в своей жизни. А некромант за свою жизнь успевает повидать немало мерзостей.
Стоит лишь ступить на дорогу, поросшую вереском - и спасения нет. Чем ты сильнее, тем чаще будешь просыпаться в лунную ночь от собственного крика.
В первые секунды трудно понять, проснулся ты - или еще нет, и нужно быть готовым к продолжению кошмара. Некромант ошалело, еще толком ничего не видя, огляделся и попытался было подняться, но мягкая рука осторожно толкнула его в грудь, укладывая обратно.
Хорь прикрыл глаза. Сон уже успел забыться, оставив лишь неясные образы - неразборчивые, но отвратительные, словно привкус крови во рту. В висках пульсировала тупая боль, сулившая при следующей попытке подняться сдавить голову невидимым обручем, окончательно лишив способности связно соображать.
Ласковые пальцы осторожно коснулись светлых волос, на лоб легла прохладная ладонь - и боль отступила, сменившись легким покалыванием, которое вполне можно было терпеть без особых неудобств. Ксавьер снова попытался осмотреться, только на этот раз взгляд рубиновых глаз был вполне осмысленным.
Опушка была залита лунным светом, в котором, казалось, была видна каждая травинка - но под раскидистым деревом, где некромант и его спутница пристроились на ночлег, царила густая тень. И черноволосая кошка, встревоженно глядящая на хоря, тоже казалась тенью. Только глаза, в сумраке отливавшие серебром, будто бы светились на бледном лице.
Окончательно придя в себя, некромант обнаружил, что ему так комфортно вовсе не из-за того, что свернутый плащ неожиданно приобрел неведомые доселе мягкость и теплоту, а потому что парень лежал, удобно пристроившись головой на коленях котьки. И черт его знает, как он здесь оказался - засыпал он определенно в стороне от Ариадны, специально подальше перебрался.
Ксавьер собирался было уже высказаться по этому поводу - но девушка поднесла палец к губам, призывая к молчанию. Осторожно погладила хоря по голове, мягко перебирая растрепанные светлые прядки. Немного неловкие пальцы девушки были холодными и неожиданно приятными, от ее прикосновений по телу разливалась приятная полудрема. Это не было колдовством - попытку заколдовать его некромант обязательно бы почуял, - но отчего-то не хотелось противиться мягкой сонливости, так непохожей на привычное беспокойное забытье, пронизанное колким лунным светом.
А потом она запела - тихо-тихо, не громче шепота, и голос Ариадны, обычно хриплый и надломанный, звучал удивительно напевно, словно шелест колосьев или шуршание потревоженных ветром листьев.
Подари мне забвенье, нашепчи мне лиловые сны,
Чтобы боль перестала медным обручем сдавливать грудь.
Только в это мгновенье в мире люди и боги равны,
Так накрой одеялом из алых цветов,
Помоги мне уснуть...
Она еще не допела до последней строчки, когда Ксавьер снова заснул. На этот раз - без сновидений.
Дрема снова прикрыла лицо шарфом, зябко подобрала хвост, стараясь одновременно и пристроиться поудобнее, и не потревожить мирно спящего у нее на коленях некроманта. Хорошо, что наутро он не вспомнит, как просыпался в ночном бреду, что-то шепча, кого-то пытаясь позвать. Хорошо, что он не вспомнит, как девушка перебралась к нему, чтобы прикоснуться и успокоить, прогнав тревожные сны. Хорошо, что он не узнает, что осталось от некогда желанной мечты, которая погибла в сердце наивной девочки, так и не успев прорасти.
Может быть, оно и к лучшему? Пусть она никогда не сможет, как брат, очаровывать восторженную толпу своим волшебным голосом. Пусть магия ее пения настолько тихая, что ее может услышать только кто-то один, в мгновение, когда на секунду задержит дыхание, когда лунная ночь заглушит все остальные звуки.
Ее голоса вполне хватит, чтобы спеть колыбельную.