Марго стояла на пороге комнаты, все еще сомневаясь, стоит заходить или нет. Впрочем, ретироваться незаметно уже не вышло бы: хоть Шер еще и не успела отвлечься от работы, но уже должна была сообразить, кто это топчется на пороге ее комнаты. Алекс начал бы безудержно болтать, еще даже не успев ступить на порог; отец же, наоборот, передвигался по дому почти бесшумно, и ежиха заметила бы его, только когда бы тот уже был за ее спиной. Методом исключения, кто оставался, если входная дверь не открывалась?
Общение с матерью было похоже на бесконечную игру в шахматы, да еще на доске, к которой подведен электрический ток. Каждое действие просчитано наперед на десяток ходов, и каждый раз, когда берешься за фигуры - внутренне сжимаешься, ожидая неизбежного удара.
Шер все-таки обернулась, настороженно глядя на дочь. Рита прижала к груди видеокассету, словно пытаясь защититься, хотя защищаться, вроде бы было не от чего - разве что от чужой беспомощности? В глазах матери девушка видела плохо скрываемый страх, Шер знала, что Марго пришла задать вопрос, на который у матери нет ответа, и заранее страшилась грядущего бессилия. А девушка, еще не успевшая ничего сказать, уже чувствовала на себе груз вины за то, что принесла это с собой в выверенный, идеальный, логичный мир Шер - принесла с собой неуверенность в собственых силах и сомнение. Совсем не то, чем хочется делиться с близкими, не так ли?
Марго виновато мотнула головой, торопливо пятясь назад. Прежде чем опустить взгляд, она успела заметить мелькнувшее во взгляде Шер облегчение.
Отец был на кухне - Марго слышала, как что-то с грохотом упало, но сочных витиеватых матюгов не последовало, значит это не братец. Войдя в кухню, девушка решительно набрала воздуха в грудь, уже собираясь что-то сказать, но смутилась, покраснела и поспешила отвернуться. Распахнула дверь холодильника и схватила первое, что попалось под руку - кусок мозга, плавающий в банке с мутной жидкостью. Рита даже подвисла на пару секунд, пытаясь сообразить - это папин "образец" или мамина стряпня? От раздумий ее оторвал голос Валеры. И - самое ужасное - в этом голосе звучал неподдельный интерес.
С отцом шла совсем другая игра. Если что-то возбудило его любопытство, то кот не отцеплялся от своей жертвы, пока провокациями, поддевками и двусмысленностями не заставлял собеседника выпалить все как есть, а не так, как тому хотелось бы это подать. И если уж отца заинтересовала кассета, то выход был только один: вывалить на него банальных подробностей, чтобы кот пресытился и заскучал.
- Это довольно старая - ну, с моей точки зрения довольно старая, у операторов свои критерии давности, - осторожно, словно ступая по битому стеклу, начала Марго, - запись для новостного сюжета, для канала культуры. Там есть один интересный эффект, так что я выписала кассету из архива, чтобы пересмотреть. В то время я не слишком увлекалась съемкой общих планов, так что есть простор для работы над ошибками, особенно в том, что касается...
Рита осторожно выдохнула - Валера ее уже не слушал, переключившись на кастрюлю, из которой, шипя и пенясь, выползало на плиту что-то багрово-красное.
За дверью грохотала музыка. Рита занесла руку, чтобы постучаться, но вместо этого едва коснулась двери. Во-первых, Алекс вряд ли бы сейчас ее услышал, даже ломись она в его дверь тараном. А во-вторых...
Она слишком хорошо знала брата, этого безнадежного романтика и авантюриста. Достаточно, чтобы предугадать, что он посоветует. И советы эти, как всегда, будут одинаково далеки и от здравого смысла и от уголовного кодекса ФФ. Порой Марго удивлялась тому, как в жизни брата все просто. "Вижу цель, не замечаю препятствий" - это про него. Единственное, чего ему не хватало для полного счастья и сноса крыши - это Большой и Светлой Любви. Что ж...
Маргарита опустила взгляд на кассету. Она охотно, охотно поменялась бы с братом. Как хорошо не увлекаться чрезмерно ничем, кроме музыки.
В операционной было тихо, приятно пахло антисептиками и сталью. Стальным же звоном позвякивали инструменты, которые ассистент Валеры складывал в автоклав. Рита сидела на койке, держа на коленях злополучную кассету. Не то чтобы она сильно лукавила в разговоре с отцом - это действительно была запись из архива, вот только Марго не брала ее под роспись, а украла. Тихонько вынесла, когда узнала, что из полицейского участка пршел запрос именно на эту пленку. До того кошка не решалась забрать ее, только три или четыре раза пересматривала там же, в архиве. Но теперь, под угрозой расстаться с кассетой навсегда, неожиданно даже для самой себя пошла на столь вопиющее нарушение правил - и, кажется, закона.
Она не была уверена, зачем вообще это сделала, и не могла ни с кем посоветоваться. Можно было до бесконечности находить недостатки в потенциальных собеседниках, но Марго прекрасно знала, что проблема в ней самой.
Кошка не умела разговаривать.
Окружающие, даже ее мать, складывали свою речь необычайно легко. Они просто открывали рот - и оттуда россыпью вылетали слова. Веселые, укоризненные, правильные или грустные, их было много, этих слов, и каждое на своем месте, словно нанизанные на нить бусины.
В голове это было так легко. Девушка могла придумать внятную, убедительную, связную речь - но стоило взглянуть на собеседника и начать говорить, как что-то в груди сжималось, каждый вдох давался с трудом, и все слова выходили нелепыми, беспомощными, вяло перетекая из одного в другое. Даже если речь шла просто о погоде, Рита чувствовала себя так, словно шла по тонкому льду.
Чего уж ожидать, когда говорить нужно было о любви.
Грей не обращал на нее внимания, увлеченный своими делами. Рита развернула к себе один из мониторов, бросила взгляд на песца - нет, оттуда ему не будет видно экрана - и положила кассету в приемник.
Общение с матерью было похоже на бесконечную игру в шахматы, да еще на доске, к которой подведен электрический ток. Каждое действие просчитано наперед на десяток ходов, и каждый раз, когда берешься за фигуры - внутренне сжимаешься, ожидая неизбежного удара.
Шер все-таки обернулась, настороженно глядя на дочь. Рита прижала к груди видеокассету, словно пытаясь защититься, хотя защищаться, вроде бы было не от чего - разве что от чужой беспомощности? В глазах матери девушка видела плохо скрываемый страх, Шер знала, что Марго пришла задать вопрос, на который у матери нет ответа, и заранее страшилась грядущего бессилия. А девушка, еще не успевшая ничего сказать, уже чувствовала на себе груз вины за то, что принесла это с собой в выверенный, идеальный, логичный мир Шер - принесла с собой неуверенность в собственых силах и сомнение. Совсем не то, чем хочется делиться с близкими, не так ли?
Марго виновато мотнула головой, торопливо пятясь назад. Прежде чем опустить взгляд, она успела заметить мелькнувшее во взгляде Шер облегчение.
Отец был на кухне - Марго слышала, как что-то с грохотом упало, но сочных витиеватых матюгов не последовало, значит это не братец. Войдя в кухню, девушка решительно набрала воздуха в грудь, уже собираясь что-то сказать, но смутилась, покраснела и поспешила отвернуться. Распахнула дверь холодильника и схватила первое, что попалось под руку - кусок мозга, плавающий в банке с мутной жидкостью. Рита даже подвисла на пару секунд, пытаясь сообразить - это папин "образец" или мамина стряпня? От раздумий ее оторвал голос Валеры. И - самое ужасное - в этом голосе звучал неподдельный интерес.
С отцом шла совсем другая игра. Если что-то возбудило его любопытство, то кот не отцеплялся от своей жертвы, пока провокациями, поддевками и двусмысленностями не заставлял собеседника выпалить все как есть, а не так, как тому хотелось бы это подать. И если уж отца заинтересовала кассета, то выход был только один: вывалить на него банальных подробностей, чтобы кот пресытился и заскучал.
- Это довольно старая - ну, с моей точки зрения довольно старая, у операторов свои критерии давности, - осторожно, словно ступая по битому стеклу, начала Марго, - запись для новостного сюжета, для канала культуры. Там есть один интересный эффект, так что я выписала кассету из архива, чтобы пересмотреть. В то время я не слишком увлекалась съемкой общих планов, так что есть простор для работы над ошибками, особенно в том, что касается...
Рита осторожно выдохнула - Валера ее уже не слушал, переключившись на кастрюлю, из которой, шипя и пенясь, выползало на плиту что-то багрово-красное.
За дверью грохотала музыка. Рита занесла руку, чтобы постучаться, но вместо этого едва коснулась двери. Во-первых, Алекс вряд ли бы сейчас ее услышал, даже ломись она в его дверь тараном. А во-вторых...
Она слишком хорошо знала брата, этого безнадежного романтика и авантюриста. Достаточно, чтобы предугадать, что он посоветует. И советы эти, как всегда, будут одинаково далеки и от здравого смысла и от уголовного кодекса ФФ. Порой Марго удивлялась тому, как в жизни брата все просто. "Вижу цель, не замечаю препятствий" - это про него. Единственное, чего ему не хватало для полного счастья и сноса крыши - это Большой и Светлой Любви. Что ж...
Маргарита опустила взгляд на кассету. Она охотно, охотно поменялась бы с братом. Как хорошо не увлекаться чрезмерно ничем, кроме музыки.
В операционной было тихо, приятно пахло антисептиками и сталью. Стальным же звоном позвякивали инструменты, которые ассистент Валеры складывал в автоклав. Рита сидела на койке, держа на коленях злополучную кассету. Не то чтобы она сильно лукавила в разговоре с отцом - это действительно была запись из архива, вот только Марго не брала ее под роспись, а украла. Тихонько вынесла, когда узнала, что из полицейского участка пршел запрос именно на эту пленку. До того кошка не решалась забрать ее, только три или четыре раза пересматривала там же, в архиве. Но теперь, под угрозой расстаться с кассетой навсегда, неожиданно даже для самой себя пошла на столь вопиющее нарушение правил - и, кажется, закона.
Она не была уверена, зачем вообще это сделала, и не могла ни с кем посоветоваться. Можно было до бесконечности находить недостатки в потенциальных собеседниках, но Марго прекрасно знала, что проблема в ней самой.
Кошка не умела разговаривать.
Окружающие, даже ее мать, складывали свою речь необычайно легко. Они просто открывали рот - и оттуда россыпью вылетали слова. Веселые, укоризненные, правильные или грустные, их было много, этих слов, и каждое на своем месте, словно нанизанные на нить бусины.
В голове это было так легко. Девушка могла придумать внятную, убедительную, связную речь - но стоило взглянуть на собеседника и начать говорить, как что-то в груди сжималось, каждый вдох давался с трудом, и все слова выходили нелепыми, беспомощными, вяло перетекая из одного в другое. Даже если речь шла просто о погоде, Рита чувствовала себя так, словно шла по тонкому льду.
Чего уж ожидать, когда говорить нужно было о любви.
Грей не обращал на нее внимания, увлеченный своими делами. Рита развернула к себе один из мониторов, бросила взгляд на песца - нет, оттуда ему не будет видно экрана - и положила кассету в приемник.