"Что я здесь забыла?"
Рейвен злилась. Не то чтобы это состояние было для нее непривычным или неестественным, наоборот - она чувствовала себя не слишком уютно от того, что слишком уж добродушно реагирует на выходки своих спутников. Но этот день принес долгожданную разрядку, всколыхнув в душе волну всепоглощающей, пронзительной злобы, сменившейся к ночи глухим раздражением.
Девушка злилась на бесцеремонного Лиса, в присутствии всей честной компании рассказавшего всем, кого и зачем воровка ищет. Она злилась, сидя у костра рядом с гномом и положив голову ему на плечо, на слепого барда, к которому ее тянуло настолько же, насколько он старался оставаться неизменно дружелюбным одинаково ко всем, и, хоть убей, не мог оценить, насколько Рейвен открылась, взяв его под свой надежный присмотр. Ворона злилась и на новых спутников - и на апатичного жреца, смотревшего на девушку так, будто она - самое дурное предзнаменование в его жизни, и на драконида, упорно напрашивающегося на хорошую трепку за его "наивные" замечания и намеки на отношения воровки и друида. Впрочем, тут надо было еще поглядеть, кто кому задаст жару, если дело дойдет до драки: перевес в силе явно был на стороне ящера, и это настроения Вороны отнюдь не улучшало.
И, конечно, Рейвен злилась на Лёна. На его неизменное спокойствие, когда он невозмутимо игнорировал все попытки девушки вывести его из себя. На нарочитую небрежность, с которой он постоянно оказывался поблизости, когда дело доходило до драки. На его дурацкую манеру в ответ на чью-то шутку сначала поднять на собеседника чуть хмурый и словно бы недоверчивый взгляд, а потом мягко, очень искренне улыбнуться. На его запах, который мерещился ей теперь, даже когда друид был достаточно далеко, а наутро он, казалось, оставался везде: на постели, на одежде, на волосах и руках девушки. На уверенность, с которой он приходит к ней каждую ночь - с таким видом, будто имеет на это полное право.
Впрочем, больше всех Ворона злилась на себя.
"Что я здесь делаю?"
Сидя в палатке и яростно пытаясь распутать гребнем волосы, спутавшиеся за день в один сплошной колтун, даром что обрезаны были коротко, девушка охотно предавалась самобичеванию. Разве не собиралась она быть сильной, быть независимой и уверенно двигаться к своей цели, не обращая внимания на тех, кто пытается ей помешать, и не отвлекаясь на глупости? Почему же тогда она день за днем ведет себя как последняя идиотка, нарушая решительно все установленные для себя правила? Зачем она улыбается всякий раз, услышав мягкий голос барда? Какое ей дело до того, что думают про нее их случайные спутники? Зачем она...
Рейвен выронила гребень, уткнулась носом в колени, поплотнее кутаясь в одеяло.
Зачем она высказала то, что мерзкой пакостью скопилось на душе, отчего такое чувство, будто в груди застыл ком вязкой слизи? Какое счастье, что друид успел заснуть - не хватало только, чтобы он услышал. Не хватало только, чтобы он знал, насколько широка свобода его действий и сколь многое он может потребовать у скромной воровки - лишь потому что у какого-то глупого друида оказалось что-то, чем ей хотелось бы обладать больше всего на свете.
Каждую ночь она надеялась, что на этот раз Лён не придет. Вороне почему-то казалось, что это разорвало бы замкнутый круг, в который она себя загнала, и было бы легче на следующий день не смотреть на друида, не слушать его, и, ради всего святого, не думать о нем, совсем не думать.
Но он неизменно приходил.
Рейвен злилась. Не то чтобы это состояние было для нее непривычным или неестественным, наоборот - она чувствовала себя не слишком уютно от того, что слишком уж добродушно реагирует на выходки своих спутников. Но этот день принес долгожданную разрядку, всколыхнув в душе волну всепоглощающей, пронзительной злобы, сменившейся к ночи глухим раздражением.
Девушка злилась на бесцеремонного Лиса, в присутствии всей честной компании рассказавшего всем, кого и зачем воровка ищет. Она злилась, сидя у костра рядом с гномом и положив голову ему на плечо, на слепого барда, к которому ее тянуло настолько же, насколько он старался оставаться неизменно дружелюбным одинаково ко всем, и, хоть убей, не мог оценить, насколько Рейвен открылась, взяв его под свой надежный присмотр. Ворона злилась и на новых спутников - и на апатичного жреца, смотревшего на девушку так, будто она - самое дурное предзнаменование в его жизни, и на драконида, упорно напрашивающегося на хорошую трепку за его "наивные" замечания и намеки на отношения воровки и друида. Впрочем, тут надо было еще поглядеть, кто кому задаст жару, если дело дойдет до драки: перевес в силе явно был на стороне ящера, и это настроения Вороны отнюдь не улучшало.
И, конечно, Рейвен злилась на Лёна. На его неизменное спокойствие, когда он невозмутимо игнорировал все попытки девушки вывести его из себя. На нарочитую небрежность, с которой он постоянно оказывался поблизости, когда дело доходило до драки. На его дурацкую манеру в ответ на чью-то шутку сначала поднять на собеседника чуть хмурый и словно бы недоверчивый взгляд, а потом мягко, очень искренне улыбнуться. На его запах, который мерещился ей теперь, даже когда друид был достаточно далеко, а наутро он, казалось, оставался везде: на постели, на одежде, на волосах и руках девушки. На уверенность, с которой он приходит к ней каждую ночь - с таким видом, будто имеет на это полное право.
Впрочем, больше всех Ворона злилась на себя.
"Что я здесь делаю?"
Сидя в палатке и яростно пытаясь распутать гребнем волосы, спутавшиеся за день в один сплошной колтун, даром что обрезаны были коротко, девушка охотно предавалась самобичеванию. Разве не собиралась она быть сильной, быть независимой и уверенно двигаться к своей цели, не обращая внимания на тех, кто пытается ей помешать, и не отвлекаясь на глупости? Почему же тогда она день за днем ведет себя как последняя идиотка, нарушая решительно все установленные для себя правила? Зачем она улыбается всякий раз, услышав мягкий голос барда? Какое ей дело до того, что думают про нее их случайные спутники? Зачем она...
Рейвен выронила гребень, уткнулась носом в колени, поплотнее кутаясь в одеяло.
Зачем она высказала то, что мерзкой пакостью скопилось на душе, отчего такое чувство, будто в груди застыл ком вязкой слизи? Какое счастье, что друид успел заснуть - не хватало только, чтобы он услышал. Не хватало только, чтобы он знал, насколько широка свобода его действий и сколь многое он может потребовать у скромной воровки - лишь потому что у какого-то глупого друида оказалось что-то, чем ей хотелось бы обладать больше всего на свете.
Каждую ночь она надеялась, что на этот раз Лён не придет. Вороне почему-то казалось, что это разорвало бы замкнутый круг, в который она себя загнала, и было бы легче на следующий день не смотреть на друида, не слушать его, и, ради всего святого, не думать о нем, совсем не думать.
Но он неизменно приходил.